«Провожать его вышли все»: человеку, защищавшему Севастополь с воздуха, исполнилось 110 лет
Сегодня исполняется 110 лет со дня рождения Николая Острякова — Героя Советского Союза, командующего военно-воздушными силами Черноморского флота в 1941-1942 годах. Его вклад в оборону города невозможно переоценить.
И кто знает — возможно, разрушение Севастополя было бы ещё более чудовищным, если бы не героические усилия людей, защищавших его с воздуха. Может быть, мы потеряли бы и символ города — памятник Затопленным кораблям?
Николай Остряков не только был прекрасным организатором, но и сам ежедневно поднимался в воздух. Но погиб на земле — во время авианалёта немецких ВВС на 36-е окружные ремонтные авиационные мастерские в Круглой бухте. Ему был всего 31 год. И последние десять лет его жизни неразрывно связаны с небом.
До этого родившийся в Москве в 1911 году Николай Остряков успел поработать на заводе «Красный металлист» и на строительстве Турксиба. В начале 30-х он вернулся в Москву и работал водителем автобусного парка. С 1932 года учился в Центральной лётной школе Осоавиахима.
С мая 1933 года — старший лётчик-инструктор в Высшей парашютной школе Осоавиахима. Готовил парашютистов, участвовал в испытаниях новых моделей парашютов, выполнял экспериментальные прыжки в сложных условиях.
В 1934 году 23-летний Николай Остряков стал инструктором в Киевской парашютной школе Осоавиахима и преподавателем в Специальной школе НКВД. За выдающиеся достижения в деле развития парашютного спорта и личную отвагу был награждён орденом Красной Звезды. А в конце 1936-го — командирован в Испанию, где тогда шла гражданская война. И уже там, воюя с фашистами, совершил более 250 боевых вылетов.
В октябре 1941 года Остряков был назначен командующим ВВС Черноморского флота.
«Он внёс огромный вклад в организацию обороны Севастополя. В январе–апреле 1942 года численность самолётов Севастопольской авиагруппы, осуществлявших боевые вылеты, колебалась от 60 до 80 машин. Большая их часть располагалась на аэродроме Херсонесский маяк. Истребители старых типов находились на аэродроме Куликово поле. Строился аэродром в Юхариной балке. В бухте Матюшенко базировалась гидроавиация. Когда позволяли погодные условия, самолёты авиагруппы совершали 100–139 вылетов в день для ударов по немецким войскам и аэродромам», — говорит историк, сенатор от Севастополя Екатерина Алтабаева.
И добавляет: Остряков был не только талантливым организатором, умевшим принимать нестандартные решения в трудных ситуациях, но и душевно щедрым человеком, который любил людей и умел заботится о них.
Память об этом человеке осталась самая светлая. Вот как вспоминает о нём в своих мемуарах Герой Советского Союза, лётчик-ас Михаил Авдеев.
«Мы часто стесняемся высоких слов, но я, действительно, влюбился в него при первой же нашей встрече, — признаётся он. — … Был магический, редко встречающийся в людях сплав мужества, благородства, личного обаяния… От напряжения, с каким я встречал „высокое начальство”, от моего смущения и неловкости не осталось и следа».
Совершенно не похожий «на грозного и громкого „отца-командира”, каких мы часто видели в кино, на сцене и в литературе», «интеллигентный, разносторонний и на редкость скромный человек», — продолжает Авдеев. А Военно-морской министр Союза ССР, по словам автора мемуаров, охарактеризовал Острякова так: «Если бы меня попросили назвать самого лучшего командира и человека среди лётного состава ВМС, я назвал бы генерал-майора Острякова. Героизм, скромность, умение, хладнокровие и беззаветная преданность Родине — вот это Остряков».
При этом, подчеркнём ещё раз, командующий каждый день сам поднимался в небо (хотя, как вспоминали его сослуживцы, и получал за это «нагоняи» от начальства). И это была не блажь и не прихоть.
«Конечно, облетать командующему всю линию обороны от Бельбека до Балаклавы и самому оценивать обстановку на земле и в воздухе далеко не безопасно. Но после такого облёта можно было срочно принять меры по ликвидации наиболее угрожающих направлений. Нанести удары авиации по самым значительным целям на напряжённых участках фронта. К тому же генерал отлично умел драться с мессершмиттами и стрелял метко, хоть и стал истребителем всего месяца полтора назад», — пишет Михаил Авдеев.
Командующим ВВС ЧФ Николай Остряков был всего семь месяцев, но успел очень многое. И без него, убеждён Авдеев, события могли бы разворачиваться иначе:
«Он прилетел в Севастополь, когда противник стоял у Москвы… Черноморский флот морем эвакуировал из Одессы части Приморской армии, военно-морскую базу и часть гражданского населения. Это был самый тяжёлый период отступления, мы ещё не имели серьёзных побед, если не считать мелких тактических успехов, а сознание собственного бессилия и серьёзные ошибки руководства, которые мы не могли не видеть, не повышали нашего боевого духа. Психологический перелом в авиации наступил несколько позже, после окружения Севастополя, и в этом большую роль сыграл Остряков… Как лётчик в воздушном бою успевает прицелиться, выпустить очередь, учесть поправку, выпустить вторую очередь и передать результаты атаки по радио и всё это за 6-7 секунд, так Николай Алексеевич за время своего командования успел сделать очень много».
В период его командования в черноморской авиации резко сократились боевые потери. Зато потери противника выросли в несколько раз. Заботившийся о своих подчинённых и избегавший говорить о людях плохое, командующий был суровым и беспощадным по отношению к тем, кто способен на низкий проступок или трусость в бою — что, как пишет Авдеев, в воздухе равносильно предательству:
«Как дети, которые вырастают как-то вдруг, неожиданно для окружающих, так неожиданно, с приездом Острякова, мы вдруг выросли на какую-то тактическую и оперативную ступень, прозрели и уже не могли не видеть своих прежних ошибок, а следовательно, и повторять их… Его не боялись, как боятся „грозного” начальника, направо и налево раздающего взыскания, но я не знаю ни одного случая невыполнения приказа, приказания или даже просьбы Острякова. Уважали его как человека и командира как подчинённые, так и вышестоящие».
Провожать погибшего командующего в последний путь севастопольцы вышли практически в полном составе.
«Я не представлял, как много людей живёт ещё в развалинах Севастополя, — пишет Авдеев. — Когда опускали гроб, стало как-то особенно тихо, замолкли даже немецкие орудия. И вдруг орудийные залпы всей береговой и корабельной артиллерии заставили задрожать землю. Это был последний салют командующему авиацией флота, боевому лётчику. Салют не холостыми снарядами, а боевой салют, боевыми снарядами по противнику...»
Николай Остряков похоронен на кладбище Коммунаров в Севастополе. А вот памятник Николаю Острякову открыт не в нашем городе, а во Владивостоке — перед войной он был назначен командующим ВВС Тихоокеанского флота. Зато есть бюст, установленный возле школы № 22, которая носит имя героя — как и проспект, на котором она расположена.
Вечная память отважному защитнику Севастополя и прекрасному человеку, который погиб таким молодым и сумел оставить такой глубокий и светлый след в сердцах людей.
Ольга Смирнова
И кто знает — возможно, разрушение Севастополя было бы ещё более чудовищным, если бы не героические усилия людей, защищавших его с воздуха. Может быть, мы потеряли бы и символ города — памятник Затопленным кораблям?
Николай Остряков не только был прекрасным организатором, но и сам ежедневно поднимался в воздух. Но погиб на земле — во время авианалёта немецких ВВС на 36-е окружные ремонтные авиационные мастерские в Круглой бухте. Ему был всего 31 год. И последние десять лет его жизни неразрывно связаны с небом.
До этого родившийся в Москве в 1911 году Николай Остряков успел поработать на заводе «Красный металлист» и на строительстве Турксиба. В начале 30-х он вернулся в Москву и работал водителем автобусного парка. С 1932 года учился в Центральной лётной школе Осоавиахима.
С мая 1933 года — старший лётчик-инструктор в Высшей парашютной школе Осоавиахима. Готовил парашютистов, участвовал в испытаниях новых моделей парашютов, выполнял экспериментальные прыжки в сложных условиях.
В 1934 году 23-летний Николай Остряков стал инструктором в Киевской парашютной школе Осоавиахима и преподавателем в Специальной школе НКВД. За выдающиеся достижения в деле развития парашютного спорта и личную отвагу был награждён орденом Красной Звезды. А в конце 1936-го — командирован в Испанию, где тогда шла гражданская война. И уже там, воюя с фашистами, совершил более 250 боевых вылетов.
В октябре 1941 года Остряков был назначен командующим ВВС Черноморского флота.
«Он внёс огромный вклад в организацию обороны Севастополя. В январе–апреле 1942 года численность самолётов Севастопольской авиагруппы, осуществлявших боевые вылеты, колебалась от 60 до 80 машин. Большая их часть располагалась на аэродроме Херсонесский маяк. Истребители старых типов находились на аэродроме Куликово поле. Строился аэродром в Юхариной балке. В бухте Матюшенко базировалась гидроавиация. Когда позволяли погодные условия, самолёты авиагруппы совершали 100–139 вылетов в день для ударов по немецким войскам и аэродромам», — говорит историк, сенатор от Севастополя Екатерина Алтабаева.
И добавляет: Остряков был не только талантливым организатором, умевшим принимать нестандартные решения в трудных ситуациях, но и душевно щедрым человеком, который любил людей и умел заботится о них.
Память об этом человеке осталась самая светлая. Вот как вспоминает о нём в своих мемуарах Герой Советского Союза, лётчик-ас Михаил Авдеев.
«Мы часто стесняемся высоких слов, но я, действительно, влюбился в него при первой же нашей встрече, — признаётся он. — … Был магический, редко встречающийся в людях сплав мужества, благородства, личного обаяния… От напряжения, с каким я встречал „высокое начальство”, от моего смущения и неловкости не осталось и следа».
Совершенно не похожий «на грозного и громкого „отца-командира”, каких мы часто видели в кино, на сцене и в литературе», «интеллигентный, разносторонний и на редкость скромный человек», — продолжает Авдеев. А Военно-морской министр Союза ССР, по словам автора мемуаров, охарактеризовал Острякова так: «Если бы меня попросили назвать самого лучшего командира и человека среди лётного состава ВМС, я назвал бы генерал-майора Острякова. Героизм, скромность, умение, хладнокровие и беззаветная преданность Родине — вот это Остряков».
При этом, подчеркнём ещё раз, командующий каждый день сам поднимался в небо (хотя, как вспоминали его сослуживцы, и получал за это «нагоняи» от начальства). И это была не блажь и не прихоть.
«Конечно, облетать командующему всю линию обороны от Бельбека до Балаклавы и самому оценивать обстановку на земле и в воздухе далеко не безопасно. Но после такого облёта можно было срочно принять меры по ликвидации наиболее угрожающих направлений. Нанести удары авиации по самым значительным целям на напряжённых участках фронта. К тому же генерал отлично умел драться с мессершмиттами и стрелял метко, хоть и стал истребителем всего месяца полтора назад», — пишет Михаил Авдеев.
Командующим ВВС ЧФ Николай Остряков был всего семь месяцев, но успел очень многое. И без него, убеждён Авдеев, события могли бы разворачиваться иначе:
«Он прилетел в Севастополь, когда противник стоял у Москвы… Черноморский флот морем эвакуировал из Одессы части Приморской армии, военно-морскую базу и часть гражданского населения. Это был самый тяжёлый период отступления, мы ещё не имели серьёзных побед, если не считать мелких тактических успехов, а сознание собственного бессилия и серьёзные ошибки руководства, которые мы не могли не видеть, не повышали нашего боевого духа. Психологический перелом в авиации наступил несколько позже, после окружения Севастополя, и в этом большую роль сыграл Остряков… Как лётчик в воздушном бою успевает прицелиться, выпустить очередь, учесть поправку, выпустить вторую очередь и передать результаты атаки по радио и всё это за 6-7 секунд, так Николай Алексеевич за время своего командования успел сделать очень много».
В период его командования в черноморской авиации резко сократились боевые потери. Зато потери противника выросли в несколько раз. Заботившийся о своих подчинённых и избегавший говорить о людях плохое, командующий был суровым и беспощадным по отношению к тем, кто способен на низкий проступок или трусость в бою — что, как пишет Авдеев, в воздухе равносильно предательству:
«Как дети, которые вырастают как-то вдруг, неожиданно для окружающих, так неожиданно, с приездом Острякова, мы вдруг выросли на какую-то тактическую и оперативную ступень, прозрели и уже не могли не видеть своих прежних ошибок, а следовательно, и повторять их… Его не боялись, как боятся „грозного” начальника, направо и налево раздающего взыскания, но я не знаю ни одного случая невыполнения приказа, приказания или даже просьбы Острякова. Уважали его как человека и командира как подчинённые, так и вышестоящие».
Провожать погибшего командующего в последний путь севастопольцы вышли практически в полном составе.
«Я не представлял, как много людей живёт ещё в развалинах Севастополя, — пишет Авдеев. — Когда опускали гроб, стало как-то особенно тихо, замолкли даже немецкие орудия. И вдруг орудийные залпы всей береговой и корабельной артиллерии заставили задрожать землю. Это был последний салют командующему авиацией флота, боевому лётчику. Салют не холостыми снарядами, а боевой салют, боевыми снарядами по противнику...»
Николай Остряков похоронен на кладбище Коммунаров в Севастополе. А вот памятник Николаю Острякову открыт не в нашем городе, а во Владивостоке — перед войной он был назначен командующим ВВС Тихоокеанского флота. Зато есть бюст, установленный возле школы № 22, которая носит имя героя — как и проспект, на котором она расположена.
Вечная память отважному защитнику Севастополя и прекрасному человеку, который погиб таким молодым и сумел оставить такой глубокий и светлый след в сердцах людей.
Ольга Смирнова