Херсонесская истерика в Севастополе (ЧАСТЬ 1)

Севастопольская «богема» – на всю голову экзальтированная публика, считающая весь Севастополь своей частной собственностью, а Херсонес своей шашлычной дачей – в очередной раз устами какого-то А.Маслова сформулировала «кислотную» белиберду: «Зачем нарушать аутентичность пространства, сакральность и святость территории?!».

Вот любопытно, какому Богу молится на «святой» территории Херсонеса Маслов, какому «сакральному» идолу кладёт поясные поклоны лбом в пыль херсонесских тропинок?

И как часто он это делает?

Маслов: «Катон старший, римский сенатор и прекрасный оратор, начинал и заканчивал каждое свое выступление в Сенате одной и той же исторической фразой: «Карфаген должен быть разрушен!».

Причём тут римский сенатор Катон, Маслов, со своим рекламным слоганом про необходимость разрушения Карфагена к Севастополю 2020 года, в границах которого находится ДАВНО разрушенный древнегреческий Херсонес?

Разрушенный Маслов, а не разрушаемый.

Разница понимаема? Или это «фишка» такая – демонстрировать «глубину» интеллекта шпаргалкой из «википедии»?

Маслов: «В СССР Херсонес не благоустраивали, но и не разрушали – пусть будет таким, каким его получили. Раскопки – каждое лето, вход – за символическую плату, время посещения – до последнего романтического поцелуя на берегу древнего

града под луной! Под ногами – античные и средневековые монеты, в зарослях кустарников – семейства фазанов, которым приходится уступать по утрам дорогу, над головой – кантовское «звездное небо» и чайки, в руинах Владимирского собора – совы и филины!».

Переведём с «поэтического» на русский язык. Территория Херсонеса в СССР такими, как Маслов, «аборигенами» воспринималась бесхозным пустырём с кантовским небом над ним на берегу моря.

На этом пустыре – без всякой ныне спекулятивно придуманной «сакральности» и «святости» – тусили поцелуями, заливались пивом-с-вином, шугали поутру «с бодуна» фазанов и чаек и ходили по малой (а то и по большой нужде) в развалины Владимирского собора.

Портвейн под названием «Бiле Мiцне» (Белое Крепкое, который ещё называли БиоМецин) по цене 1 рубль 07 копеек за бутылку в 0.7 литра объёма – или СтоСедьмой портвейн:

И «прицепом» вдогонку вино «Искристое» по цене 1 рубль 40 копеек в бутылке из-под шампанского создавали ту самую романтику, «какую получили».

Где-то рядом, на пустыре, существовал какой-то там музей каких-то там древнегреческих древностей с какой-то там поэтической клятвой древнего херсонесита, за которую было принято выпить под луной и звёздами с тостом: «Не предам Херсонеса!».

И этому процессу «благоустройства» и «приобщения» к исторической «сакральности» и «святости» никто не мешал: ни ЮНЕСКО, ни совесть, ни милиция…

Более ничего аборигенов «а-ля Маслов» в Херсонесе не интересовало: ни смена экспозиций на витринах в залах музея, ни вновь обретённые археологами артефакты, ни опубликованные научные труды учёных заповедника, – а только окунуться в море, запить окунание «винчиком» и закусить его поцелуем.

Всё. Это – факт.

Даже то, какие именно греки, из какой области древней Эллады основали город-полис на берегу Карантинной бухты, такие, как Маслов, не знали и не знают по сей день.

А всё туда же – про «сакральность» и «святость»…

Маслов: «Владимирский собор в темное время суток больше ассоциируется с буддизмом, а не с православием, склоны безжалостно «выбриты», как голова осужденного на казнь через декапитацию!».

Православный собор может ассоциироваться с буддизмом только в сознании человека, не имеющего ни малейшего теоретического представления о вере христовой в принципе, как и не верующего в Истинного Бога Иисуса Христа в своей душе по сути.

Но при этом позволяющего себе декапитировать то в своём сознании, что оставляет человека человеком, а не превращает его в «голема».

Специально для Маслова:

Маслов: «Скамейки… Повсюду одни скамейки, издалека напоминающие гробы! Это чья же такая светлая голова решила, что в Херсонес люди приходят лишь для того, чтобы прочитать умную цитату и посидеть на скамейке, глядя в глаза незнакомому человеку напротив. Или пройтись по скрипящему «паркетному» настилу, вместо того, чтобы босыми ногами почувствовать камни, уложенные две тысячи лет назад…».

Действительно, ассоциировать скамейку с гробом может только очень светлая голова. Светлая в том смысле, что гладкая по причине отсутствия в ней извилин для мыслительного процесса восприятия окружающего мира.

Скамейка – гроб, «паркетный» настил – дорога в ад, а босые ноги чувствуют тысячелетия – в совокупности это путёвка в психиатрическую клинику в палату № 6 без очереди.

Если Маслов думает, что его поток сознания «умнее умных» цитат, предоставленных вниманию посетителей Херсонеса, – то это глубокое заблуждение.

Дискуссия может идти только об «уместности места расположения» цитат, но никак об их сути. Вне всякой дискуссии только то, что Маслову до цитат – тем более умных! – как древнему греку до древней Японии верхом на черепахе.

Маслов: «Херсонес уже почти разрушен! Жаль. Жаль, что своих внуков я не смогу научить полюбить и запомнить этот Город, каким полюбил его я! Они не узнают, что такое «Высотки», «Мол», «Уваровка», «Пятак»!».

То, что разрушено – уже не город, а развалины. Да и греческого города Херсонеса Маслов не видел – разве что в галлюцинациях. Потому что «Скалки», «Прищепка», «Тайвань», как и «Высотки», «Мол», «Уваровка» или «Пятак» никуда не делись. И вопрос «любви» к ним определяется не возможностью принимать рядом с ними «морские ванны», а умением донести до своих внуков их историю из «прошлой жизни дедушки».

Маслов: «Они никогда не узнают, как собирать мидии, ловить ладонями креветки и есть их сырыми, сражаться на глубине с огромными каменными крабами и ершами, удить по утрам ставриду, собирать после дождя шампиньоны, а, заодно, если повезет, – античные монеты в Карантинной бухте».

Собирать мидии можно не только в Херсонесе: этого добра и на, например, Фиоленте – более чем. Сражения с каменными крабами – это мощная битва героя! Куда как проще пикой с факелом или в перчатке среди водорослей.

Сырые креветки – исключительно для утончённого гурмана. Или по причине отсутствия закуски под «поэтический винчик». Собирать античные монеты в Карантинной бухте можно только в ластах и маске с трубкой или в акваланге. Другое дело – на берегу Карантинной бухты.

Хотя монеты имели способность «проявлять» себя «на шару» по всей территории городища, но это скорее из разряда обычного трёпа.

Типа: «Пацаны! Я клад нашёл! И где же он? Покажи! Да я папе отдал…».

Маслов: «Боже, храни Херсонес!».

А какой «боже», Маслов – буддийский, греческий или Карантинной бухты?

Да и не поминай Бога всуе…

http://www.youtube.com/watch?v=5lAetkcYGy4

Валерий Пытаев