Младший помощник коменданта

Раньше были сыновья полка. Об этом знают все. О том, что в конце 60-х в Феодосии был сын комендатуры, знают совсем немногие. А уж помнит, наверное, и вовсе один человек. Я. Хотя все вокруг (и я сам - тоже) называли меня тогда младшим помощником коменданта.

Отца я видел не часто: он все время был на службе. Иногда мама показывала мне маленький, совсем игрушечный кораблик в том месте, где море переходит в небо, и говорила:

- Там папа. И в бинокль смотрит на нас.

По малолетству я никак не мог понять, почему папа, который меня видит, не приходит домой. Не хочет, что ли? А потому к каждому мужчине в офицерской форме, появлявшемуся в поле зрения, бросался с криком:

- Дядя, ты мой папа?!

Очень уж хотелось выяснить, зачем он смотрит на меня в бинокль, если видеть не хочет?

Дяди, которые ни разу не были моим папой, обычно подхватывали меня на руки, как-то неуверенно обещали, что папа скоро придет – и сдавали маме, которая сбивчиво извинялась и что-то говорила про службу. Чаще всего дяди понимающе кивали головой – и выдавали мне конфету.

Нянь у меня не было, бабушки далеко – в Москве и Питере. Если открыть старый семейный альбом, то на фотографиях я гораздо чаще на руках у вестового отца, чем в объятиях бабушек. А конфет все равно хотелось.

Пытливый детский ум довольно быстро определил, где можно встретить больше всего конфетодателей в офицерской форме. В комендатуре. Благо, она была не просто близко – напротив дома, который моя семья снимала.

С этого момента я переселился в комендатуру. Нет, я не ходил туда в гости. Я там жил. Домой уходил только ночевать. И то обычно со скандалом.

В конце концов мама сдалась. С утра я надевал форменку (была у меня такая, белая, как положено, с гюйсом). Длинных штанов мне тогда еще по возрасту не полагалось, но комендант лично разрешил мне носить с форменкой черные трусы. Потом я уходил на службу.

На довольствие в комендатуре меня поставили почти сразу же – поэтому я отказывался есть дома, предпочитая флотскую кухню. Но нахлебником не был. У меня даже возникли обязанности.

Я часто присутствовал на разводе патрулей. Читать Устав гарнизонной и караульной службы я не мог, поскольку читать еще не умел, но некоторые положения успел усвоить. Из-за этого порой и возникали проблемы.

Военный комендант Феодосии производил развод патрулей. В тот момент, когда я подошел к плацу, он разъяснял патрульным тонкости несения службы, их ответственность за порядок в городе – и огромное доверие, которое им оказали народ, правительство, командование и военная комендатура. Правда, делал он это не стоя перед строем, как положено, а сидя на табуретке.

- Непорядок, - пронеслось в детской голове. – Надо что-то делать.

Комендант перешел к вопросу о вреде пьянства в рядах Вооруженных Сил СССР в целом и Черноморского флота в частности. Тут-то я и залез к нему на колени.

Тот возражать не стал, только почему-то чуть прикрыл от меня лицо рукой. Но было поздно: я успел почувствовать запах алкоголя. Вынести такое грубое нарушение Устава моя детская душа не смогла.

- Поэтому необходимо задерживать и доставлять в комендатуру всех военнослужащих с признаками опьянения, - закончил речь комендант.
И тут его перебил я:

- Дядя Вадя, а почему от тебя водкой пахнет? На службе пить нельзя…

Немая сцена продлилась секунд десять. Стоящие навытяжку патрули побагровели от сдерживаемого смеха.
Комендант нашелся быстро:

- А меня в комендатуру доставлять не надо. Я уже здесь.

Первым всхлипнул от смеха его помощник, стоявший за спиной шефа. А потом грохнули хохотом все остальные.

Следующей жертвой детского стремления к справедливости пал тот самый помощник…

Накануне вечером в нашем доме был праздник: из морей наконец вернулся домой папа. Радости было море. И спать не хотелось совершенно: из опыта предыдущих возвращений отца я помнил, что на следующий день он будет спать до обеда. В лучшем случае.

Ближе к ночи под угрозой применения карательных мер (обещание поставить в угол на горох) меня все же загнали в постель.

Родители остались на кухне обсуждать свои дела. Слышимость в домах частного сектора была замечательной: фанера – не самый лучший материал для звукоизоляции.

- Да Мишка, черт пузатый, денег занял, - жаловалась мама отцу. – И никак не отдает. Что делать, ума не приложу.

Отец проговорил что-то успокоительное. Но я уже знал, что нужно сделать.

С утра, пока родители спали… Никак я не мог понять, почему с утра после возвращения отца с корабля, они спят так долго. Ну ладно, папа на службе устал. Мама-то на службу не ходила! Позже, конечно, понял. Но это к делу не относится.

Так вот, пока родители спали, я натянул свою матроску – и побежал в комендатуру. Что я там делал до развода патрулей, не помню. Готовился к разговору с дядей Мишей, наверное.

Наконец, патрули были построены на плацу. На этот раз развод проводил помощник коменданта. К нему-то я и направился.

В следующие несколько мгновений я ничего не видел. А поэтому пусть он об этом расскажет сам – так, как рассказывал моей маме на следующий день, при разборе полетов.

- Стою перед строем, веду развод. Чувствую, сзади кто-то поднимает полу кителя. Думаю, мелкий за конфетами полез.

Это правда. Так оно обычно и было: все офицеры феодосийской военной комендатуры (и мичманы - тоже) в заднем кармане брюк носили для меня конфеты. И не возражали, когда я залезал за ними.

- Продолжаю говорить. А он что-то заковырялся. И вдруг – как цапнет меня за задницу. Я аж подпрыгнул: больно же…

Когда помощник коменданта прыгал, я обрел зрение, вынырнув из-под кителя. Первое, что увидел – расширенные от удивления таким странным поведением офицера глаза патрульных. Дядя Миша в прыжке умудрился развернуться лицом ко мне, так что теперь они лицезрели, как он потирает укушенную задницу.

- Ты чего?! – заорал помощник коменданта. – Что случилось? Перегрелся, что ли?!

- Нет, не перегрелся, - мой голос, видимо, от сознания собственной правоты и необходимости восстановления справедливости звенел так, что был слышен в любом уголке комендатуры.

- Ты, черт пузатый, - заявил я, глядя ему прямо в глаза. – Ты когда маме деньги отдаешь? Она уже не знает, что делать…

Пузатый черт остолбенел. Патрульные ржали, не скрываясь. Равно как и все остальные офицеры и матросы. Даже те, что сидели на гауптвахте.

На следующий день меня ждала расплата. Как только я появился в комендатуре, меня поймал дядя Миша. Конфетами на этот раз он меня не угощал, а больно схватив за ухо, потащил обратно через дорогу. Домой.

Затащив упирающегося меня на крыльцо, он позвал маму. Та выскочила через минуту.

- Миш, ты с ума рехнулся?! – сердито спросила она. – Отпусти ребенка. Ему же больно.

Тот немедленно выпустил мое ухо:

- Да он просто идти не хотел. Пришлось тащить.

Потом полез в карман:

- Смотри, гаденыш. Отдаю я маме деньги. Перед всей базой опозорил.

- А что случилось-то? – спросила мама.

Дядя Миша рассказал все, что случилось вчера на разводе.

- Извини, - смеясь, сказала ему мама. – Честное слово, я не учила его этому.

- Да его и учить не надо, - буркнул помощник коменданта. Но не сдержался – и тоже рассмеялся.

- Ладно, - сказал он маме. – Мы пошли назад. Служба не ждет.

Он положил мне руку на плечо – и мы вернулись в комендатуру.

Через пару лет отца перевели к новому месту службы. Уезжали с ним, естественно, и мы.

С утра я, как обычно, прибежал в комендатуру.

- Когда уезжаете? - спросил меня комендант.

- Вечером, дядя Вадя.

- Тогда беги собирайся. А в обед возвращайся. Отвальную будем делать.

- А это что?

- Ну, когда сослуживец уезжает к новому месту, без этого нельзя.

Я прискакал домой и гордо сообщил маме, что в обед в комендатуре будет отвальная.

- А без нее никак? – скрывая смех, поинтересовалась мама.

- Комендант сказал, что нет. Уезжаем же к новому месту службы.

В обед мне выдали двойную порцию компота. А потом на построении комендант вызвал меня перед строем. И от имени командования военно-морской базы Феодосии вручил целый килограмм шоколадных конфет.

- За службу с детства, - формулировка запомнилась мне навсегда.

А лет мне, когда уезжали из Феодосии, было шесть…

Автор: Сергей